Людмила Громыко

Весной, незадолго до подведения итогов «Золотой Маски», фестиваль «Russian Case» вновь показал лучшее из того, что появилось в российском театре в течение последнего сезона. Российский театр огромен… Предъявить все, что заслуживает внимания, невозможно… Однако на «Russian Case» живой театральный процесс пульсирует в движении стилей, вне раз и навсегда заданного направления. Здесь всегда приходится открывать новые режиссерские миры и сотворять себе кумиров.

В том, как представлен российский театр в программе для иностранных гостей, безусловная заслуга кураторов. Проектом занимаются критики, профессиональный авторитет которых не вызывает сомнения, кредит доверия к которым огромен: Марина Давыдова, Елена Ковальская, Роман Должанский, Кристина Матвеенко. В этом году на «лучшие российские спектакли» мы смотрели глазами Павла Руднева. Из двадцати четырех спектаклей отобранных им для показа на «Russian Case» в течение пяти фестивальных дней каждый из гостей мог посмотреть одиннадцать. Впечатления усиливались и дополнялись утренними дискуссиями, встречами с режиссерами. Юрий Бутусов был одним из них.

На «Russian Case» исследуется природа человека и происходит разговор о современном мире, фиксируются новые способы актерского существования, общения со зрителями, здесь высоко ценится профессионализм, способность к авторскому высказыванию. Но для меня, что не менее важно, уточняются представления о российском театре, составленные в Беларуси. И кажется, что «Russian Case» сам способ бытования российского театра переворачивает.

Может быть потому, что наши фестивали нередко ориентируются на российскую провинцию, точнее, на ее спектакли не самого высокого качества, а просто зрители всему предпочитают московскую антрепризу, в Беларуси не любят, когда творчество отечественных режиссеров рассматривается в контексте творчества лучших российских режиссеров. Это вызывает раздражение. Однако бурные дискуссии, которые проходили вокруг «Золотой Маски» в течение года, даже из нашего белорусского далеко выглядели ошеломляюще. Ломать – не строить…

Тем не менее, «Russian Case» по-прежнему открывает новые театральные горизонты, обозначает их множественность. Здесь не бывает двух похожих спектаклей, и это никого не удивляет. Белорусским критикам часто указывают на то, что они ищут в российском театре примеры для подражания, но такие упреки кажутся по меньшей мере несерьезными. В советское время прищепка реалистического театра в БССР действительно была проведена успешно. Но вопрос: «Почему наш театр и сегодня так неуверенно чувствует себя в ином театральном пространстве?» – остается без ответа.

В этом году на «Russian Case» блистали лучшие российские режиссеры, среди них: Юрий Бутусов, Кирилл Серебренников, Сергей Женовач, Дмитрий Крымов, Виктор Рыжаков, Иван Поповски, Евгений Марчелли, Семен Александровский, Максим Диденко, Роман Виктюк. Разговор о мироустройстве, о способности-неспособности человека выжить и выстоять поддерживался каждым спектаклем. Режиссеров, умных и взыскательных собеседников, на этот раз объединяла выдержанная интонация, хотя темы возникали самые разные: о войне и мире; о зависимости человека от социума и границах личной свободы; о вариативности жизни и неизбежности судьбы; о любви как о захватывающей игре и о любви как о напасти; о народной трагедии и трагедии народа. Режиссерский месседж обязательно достигал цели. Со зрителями говорили о самом важном. Посредством классики, но о нас, сегодняшних. Остаться не услышанным шансов не было.

«Кабаре Брехт» Юрия Бутусова (Театр Ленсовета, Санкт-Петербург) будоражил антивоенной направленностью, сдержанным и уместным пафосом. На актуальный вопрос: почему люди убивают друг друга? – еще не ответил никто. В мире идет война, человеку с этим жить. Но возможно ли примириться? Зонги Бертольта Брехта – Курта Вайля в спектакле звучат на четырех языках: немецком, английском, французском и русском. Главный герой – Бертольт Брехт. Его яркая и сложная судьба, его мировоззрение скорректированы личным опытом. Путь к пацифизму среди человеческой крови начинается с оправдания неизбежности войн. В «Кабаре Брехт» есть некое жанровое смещение, социальный гротеск, словно возникающий из искажающегося бытия – неправильного и жестокого. Присутствует мысль о том, что в современной жизни ничего нельзя принимать на веру, даже то, что видишь собственными глазами. Все неоднозначно. Истинна только боль. Но можно резко сказать: «Нет войне». Просто произнести, даже, если ничего не изменится. И спектакль Юрия Бутусова об этом – о жестокой последовательности бытия, которую невозможно ни объяснить, ни отменить…

«Самоубийца» Николая Эрдмана в постановке Сергея Женовача (Театр «Студия театрального искусства») – профессионально отточенный, выверенный в каждом движении. В нем все понятно и логично, как в чужой человеческой жизни, непонятно и алогично, как в собственной. Каким-то необъяснимым образом это, на совесть «отполированное» режиссером пространство, начинает существовать по своим законам – в разудалом безумии, в горечи неурядиц, в сатирическом захлебе… Среди смеха тех зрителей, которым нечего терять, а также тех, которым терять определенно есть что. Почти гоголевский «смехоплач». И настоящий праздник для ценителей актерского искусства. Вячеслав Евлантьев (Подсекальников) – естественный в жажде жить, понятный в стремлении прославиться, беспомощный в попытках хоть что-то совершить. Идеальная фигура жертвы, кандидатура для психологических манипуляций и промывки мозгов. Бери и властвуй. В репликах Эрдмана просвечивается наше время и политическое сегодня, текст просто выносит мозг. Подсекальников вывернулся, выкрутился, уцелел… На этот раз, сидя на краешке гроба. Вот только вопросов после спектакля возникает гораздо больше, чем ответов. Для того, чтобы получить ответы – стоит пристально вглядываться в жизнь.

Для тех, кто более всего в театре ценит «чистую театральную радость» – спектакль «Сон в летнюю ночь» Уильяма Шекспира в постановке Ивана Поповски (Театр «Мастерская П.Н.Фоменко»). Эмоции от легкого недоумения вначале (мол, эстетика 70-х, прошлый век), – до полного восторга. Настоящее театральное пиршество. Многие также хотели бы властвовать над зрителями всласть, но вряд ли возможно повторить. Длинные струящиеся ткани-порталы играют в пространстве, двигаются, извиваются, изобретательно преображают мир и действительную среду: непроходимый лес, величественные колонны Афин, вздыбливающиеся волны озера, лесное ложе-укрытие, вьющиеся лианы, по которым спасается от разъяренной соперницы прекрасная Елена и на которых раскачиваются над зрительным залом охваченные любовной страстью персонажи. Никакой игры в классический текст, скорее игра с шекспировским словом. Настоящий стеб с современным подтекстом, естественно переходящий во втором акте в феерическое представление актеров. Впрочем, на сцене все «представляются» – от начала и до конца. Удивительно подвижное, легкое, парящее сценическое действие. Исполненные на бис пластические композиции, где выяснение отношений между персонажами происходит в неком движущемся, переворачивающемся, сплетающемся клубке. Тела-руки-ноги, только где чьи не разобрать. Запутанная самим драматургом история излагается просто и ясно, так, что нисколько не задерживает восторженные эмоции зрителей. Волны смеха буквально накрывают зал.

Среди любимцев «Russian Case» – обязательно Дмитрий Крымов. Его спектакли, как правило, присутствуют в программе. В этом году повторили прошлогоднюю «О-й. Поздняя любовь» по почти одноименной пьесе Александра Островского и показали новый спектакль Школы драматического искусства «Своими словами. Евгений Онегин». В спектаклях режиссера Дмитрия Крымова форма всегда выходит из берегов. При том, что в зоне внимания классика. Вот уж действительно, для тех, кто ревностно следит за трансформациями классического слова – повод посвирепствовать. Но удивительное дело, среди самых отчаянных извратителей мировых шедевров Крымов не значится. Может быть, потому что часто слишком далеко отходит от первоисточника. Или потому, что очень уж милы знаменитые крымовские уродцы. Кривые, косые, горбоносые, шепелявые, хромые и слюнявые, в буквальном смысле нарисованные твердой рукой художника. Они не раздражают, будоражат мысль и сознание. Вызывают не жалость, а сочувствие. И самым непостижимым образом «О-й. Поздняя любовь» в Школе драматического искусства воспринимается как настоящая и трогательная история любви, история всепоглощающего и неосмотрительного чувства… в стране юродивых, на балу у проходимцев.

Среди тех, кому больше всего доставалось в спорах вокруг «Золотой Маски» – Кирилл Серебренников. На этот раз на «Russian Case» в набитом до отказа «Гоголь-центре» смотрели его новую работу «Кому на Руси жить хорошо» Четырехчасовой спектакль, от которого невозможно оторваться. В котором каждый из художественных элементов обладает одинаковой художественной силой. Убойной. Где удивительным образом соединяются мысль и эмоция, а ужасы жизни становятся обязательными спутниками ее красоты. Естественное движение спектакля – обратное, из такого близкого сегодня – к далекому некрасовскому и снова – к сегодняшнему. Впрочем, время (времена) в этом спектакле действительно категория относительная. А вопрос «Кому живется весело, вольготно на Руси?» – риторический. Трагические ноты только усиливаются от эпизода к эпизоду, неумолимо набирая эмоциональные обороты, во втором акте спектакль приобретает мощь народной трагедии.

Певучее, с непривычными речевыми оборотами некрасовское слово вовсе не входит в диссонанс с выставленными напоказ грубыми приметами современного бытия: огромная газовая труба через всю сцену, забор с колючей проволокой, костюмы героев, отличные в каждом эпизоде, с конкретными отсылками в конкретные времена. Массивные мохеровые свитера, треники с отвисшими коленками, пионерская форма с галстуком, байковые женские халаты, ватники, зековские робы, модные кедики и майки с надписями, огромные «брендовые» клетчатые сумки. В этом диком и не разобранном бытийном миксе мелькают эпизоды поэмы. В миксе сценическом используется вся тотальная сила нового театра, приемы драмы, цирк, лубок, рок-концерт, хореография, онлайн-съемка, перформанс… Поэма проецируется на каждую последующую эпоху, ее поэтический строй остается неизменным, а содержание удивительно актуальным.

Второй акт, «Пьяная ночь», – экстремальный балет в сопровождении хора и живого оркестра (композитор Илья Демуцкий, хореограф Антон Адасинский), игра со стихией чувств, избывание беды, попытка вырваться из адского круга, резко замыкает жанровый круг народной трагедии. В третьем акте народная трагедия обретает конкретный сюжет, персонифицируется через женскую судьбу в рассказе Матрены и блистательном исполнении Евгении Добровольской. В финале – «Ты и убогая, Ты и обильная, Ты и могучая, Ты и бессильная, Матушка Русь!» – под торжественный гимн, слова которого титрами выведены на экран, актеры надевают на себя множество маек с патриотическими и корпоративными надписями. Все заземляется, время останавливается. Кажется, только так и можно остановить спектакль.

Предваряя программу «Russian Case» куратор Павел Руднев отметил: «Мы сегодня столкнулись с важным достижением российского театра. Ощущение, что театр, который делается здесь и сейчас, может конкретно ответить на вопрос: «Который сейчас час?». Театр прозревает будущее, говорит о сегодняшнем дне и оказывается очень влиятельной территорией. По-настоящему спастись можно только в театре».

Все спектакли фестиваля – об этом.

Фотографии: www.goldenmask.ru