В этом году открытое обсуждение «Что не так с белорусским театром?» завершало Школу ТЕАРТА. Куратором Belarus Open и модератором дискуссии Людмилой Громыко вопрос был поставлен, что называется, ребром и вызвал неоднозначную реакцию у театрального сообщества. От: «Зачем все это надо и сколько можно разговаривать!?» – до: «Скажите, наконец, что у нас хорошо!?». Сама дискуссия все же вышла за рамки привычного для наших театральных деятелей конформизма. Самые яркие моменты этого непростого разговора – для наших читателей.

Людмила Громыко. Что вообще происходит на отечественных подмостках? Как наш театр развивается и как выглядит общая картина? Об этом хотелось бы поговорить.

Начну с цифр: на протяжении нескольких десятилетий количество профессиональных театров в Беларуси остается неизменным, их 28. Причем, на эту статистику никак не влияет тот факт, что независимые сценические коллективы у нас существуют, появляются и исчезают, живут своей жизнью. За последние четыре года репертуарные театры потеряли 180 тысяч зрителей. Всего лишь 189 человек из 1000 посещает театр. 76% репертуара государственных театров составляют комедии, их основная задача – увеличить сборы, зарабатывать деньги. Возникла даже специальная терминология: театральный продукт, кассовый спектакль, оказание услуг зрителю. Однако, если сложить два плюс два, то получается, что комедии театр уже не спасают. Тем не менее, «Леди на день», «Тестостерон», «Знойные мамочки» поселились на подмостках национального театра, а достойны разве что антрепризы. Соревноваться с шоу-бизнесом бесполезно, «сделать кассу» не получается. Но получается, что деньги на поддержку репертуарных театров используются для тиражирования воинствующей пошлости, что в сценических коллективах мало занимаются сценическим искусством, и такая ситуация характерная для большинства драматических театров.

Территория для творчества резко сузилась. Ничего подобного в белорусском театре не было, начиная с 60-х годов прошлого века. Профессиональную пригодность режиссера определяли событийные спектакли, которые обязательно появлялись. Две три постановки в год, хорошая, серьезная драматургия, работа на результат – своеобразная режиссерская гигиена, без которой невозможно поддерживать высокий уровень профессии. Куда все ушло? Куда исчезли личности, авторская режиссура, стремление соответствовать лучшим образцам сценического искусства, заниматься творчеством?

Режиссеры многое объясняют несовместимыми с творчеством производственными условиями, в которые поставлен театр. Планы по зрителям, нехватка постановочных и человеческих ресурсов – главные из этих причин. Трудно не согласиться, но можно и сослаться на известную поговорку: кто хочет – ищет возможности. Кто не хочет – ищет причины.

Общей тенденцией стала своеобразная обособленность творческих коллективов. Конечно, каждый из них отдельный творческий организм, который имеет право существовать по своим законам. Уточняю: существовать и развиваться. На деле все происходит иначе. Отключив опцию «ответственность за художественный результат», люди, которые возглавляют театры, отчаянно держатся за то, на что их поставили. Делают, что умеют и как умеют, уверенно отстаивая эстетику двадцатилетней давности. Спеть и станцевать почти в каждом спектакле считается делом чести.

Но все ли у нас так беспросветно и мрачно? Сегодня, когда театральный дискурс во всем мире постоянно изменяется сложно оставаться в стороне от театрального мейнстрима. Процессы, которые происходят в театрах кукол, в РТБД и Центре белорусской драматургии, на площадках проектного театра свидетельствуют о том, что новый белорусский театр возникает здесь как некая самоопределяющаяся структура. Очень важно, что на эти изменения активно откликается публика. Об этом тоже хотелось бы поговорить.

Алексей Лелявский. Я помню обсуждения, на тему «Что делать с белорусским театром», которые проходили еще в ЦК КПСС. И сегодня мы тоже об этом говорим. Вопрос то очень простой: что не так? Все не так! Почему все не так? А почему все везде должно быть так? Как мне кажется, в мире сейчас существует большой кризис в искусстве. Почему Республика Беларусь должна быть счастливым исключением?

Есть три момента, которые стоит акцентировать, когда разговоры про это могут нам чуть-чуть помочь. Первое. Почему-то наш народ считают толерантным и все время нам об этом говорят: вы такие «памяркоўныя», спокойные. Я стал думать: эта толерантность, терпимость – свойство такого раболепия, либо то, что на протяжении столетий вкладывалось в наши души? Это же не мы сами себе придумали, будто мы сидим и все терпим. Мне кажется, что вот об этом стоит поразмыслить, потому что иногда и в театральной практике мы руководствуемся таким вот «хай так!», а не – хайтек.

Второе. В чем сегодня наш режиссерский профессиональный кризис? Постмодернизм, в котором мы до сих пор пытаемся существовать, предполагает искусство цитаты – театральных форм, содержаний, смыслов. Но последнее время этот принцип, который много лет был свойственен построению всего театрального зрелища, перестает работать. Всеобщая переинформированность и достаточно большая театральная безграмотность не позволяют цитировать, делать ссылки. Многие молодые сейчас не знают разницы между Лениным и Леноном. Их не интересует, земля крутится вокруг солнца или солнце вокруг земли. Общий уровень такой. И пока мы не поймем, что театр имеет определенную социальную функцию, что это общественная духовная практика, которая должна иметь содержание – ничего не изменится. Зрителю ведь все равно куда идти – в один театр или в другой. Повсюду одно и тоже. Какая духовная практика? О чем?

Тот, кто хочет этим заниматься, наверное, занимается. И новые проектные театры, независимые истории, как раз и ценные тем, что они определенные, а не вообще. Театра «вообще» не бывает. Об чем театр «вообще»? О том, что у него была история? Ну да, была. Но извините, для молодого человека история – это то, что случилось в 1985 году. А скорее всего наш зритель не помнит этого всего. Мы можем сами гордиться: у нас там что-то было! А зрители знают? И пока мы не привлечем в театр абсолютно конкретными вещами конкретных людей, союзников, соратников, которые мыслят также, как те, кто спектакль создает, ничего не будет. Будет падение, потому что люди не заинтересованы, а театр существует отдельно от общества.

Третье. Меня очень беспокоит наша оглядка на всех. И вот это давление на нас со всех сторон, которое происходит, и наша достаточно большая беспринципность в ориентации служат нам не очень хорошую службу. Одно дело: видеть, воспринимать, учиться у коллег, другое – копировать формы. Копировать мне кажется бесперспективно. Во всяком случае, конструкция театра российского самозамкнутая, она не имеет внешних выходов. И вот куда нам, если без этой оглядки? Мы привыкли мыслить не личностными категориями, а категориями каких-то общественно-социальных слоев. Вот это – для общества, для людей, которые придут в зал… Но для каких людей? Наверное будет лучше, если театр обратится не к социальным явлениям, а к проблемам одного конкретного человека. Неважно кто он – герой, партизан, защитник Брестской крепости или бомж, работяга, номенклатурщик… И я последнее время видел несколько белорусских спектаклей, которые были честным исследованием человека. Но очень многие спектакли вызывали у меня яркое неприятие не потому, что они сделаны в какой-то другой художественной форме или не близкой мне эстетике. Они по своей сути были фальшивые, не про людей, не про нас с вами, не про меня, не про каждого, кто здесь сидит. Они были вообще – про какое-то искусство, про какую-то историю, какие-то достижения, как бы страдания. Модная сейчас приглаженность. Смотришь какие-то картинки популярных режиссеров… Иногда картинка решает – она такая глянцевая, она такая холодая, такая из иностранного журнала. А что там за картинкой? Я вот за то, чтобы все было просто, ясно и про людей. Тогда и люди к нам, может быть, потянуться.

Татьяна Орлова. Что не так в нашем театре белорусском? Хочу попробовать сформулировать это так, как понимаю. Я не принадлежу к тем 76 процентам людей, которые ходят на комедии; не принадлежу и к 10 процентов тех, кто ходит на трагедии. Я по мере возможностей, смотрю все. Я люблю театр вообще и люблю белорусский театр. Раньше, когда мы пытались определить, почему у нас нет того или другого, основными причинами всегда считали отсутствие денег и то, что у нас есть цензура. Сегодня можно считать, что эти вещи в принципе преодолимы, если очень сильно захотеть. Потому что одновременно с государственным репертуарным театром в Беларуси развивается определенное театральное движение, которое мне кажется очень перспективным. И сколько бы не говорили: это плохо, это умрет, оно почему-то не умирает, а новые ростки все равно пробиваются. Но что, на мой взгляд, мешает этим росткам пробиваться? Я замечаю, что руководство наших репертуарных театров, прежде всего главные режиссеры и художественные руководители, очень боятся конкуренции. Они не пускают в театр молодых режиссеров и драматургов, потому что это – новое мышление и непонятно, что выйдет. Они не пускают в свои театры более опытных режиссеров, пусть из других стран, которые могут сделать лучше, чем они сами. Конкуренция очень опасна. Пожалуйста, вам пример с «Войцеком», который поставил Юрий Диваков в Театре имени Янки Купалы. Испугались, сняли, а вдруг это будет лучше и зрители пойдут на этот спектакль, а не на мой? А вы посмотрите Лелявский в своем театре разрешает все, у него работают разные режиссеры, и он не боится; на сцене РТБД тоже возможны – разная драматургия, разные режиссеры. Ну и что? Хорошо.

Второй вопрос: что у нас происходит с публикой? Наверное, не надо ждать, что публика побежит в театр. В театр никогда сильно не бегали. Мы знаем, что он и деньги не всегда приносит, и процент посещаемости зависит от очень многих причин. И, конечно, нам очень надо думать чему учиться у других театров и у других стран. Разные страны, разный менталитет, разный уровень всего. И, наверное, мы всегда найдем какой-то свой определенный подход, который не найдут другие.

Еще один вопрос: о продвижении духовности. Вы знаете, что до сих пор существует название: Союз театральных деятелей, но союза театральных деятелей у нас в Беларуси нет. У нас есть название: Союз литературно-художественных критиков, но у нас нет союза критиков. У нас распалось театральное сообщество, хотя нас очень немного, мы все друг друга знаем, и нам не надо бояться конкуренции. Но у нас сегодня возникли «закрытые» театры, в которых мы не бываем годами, и не представляем, что они делают. У нас возникла «закрытая» Академия искусств, я не вижу, чтобы преподаватели принимали участие в фестивалях или каких-то обсуждениях. Они живут своей закрытой жизнью. У нас сегодня нет объединения театральных людей, которые могли бы без нервов, без истерик обсуждать проблемы. Мы их не обсуждаем, а проблем много практических и теоретических. Вот все это и мешает поступательному развитию театра.

Дмитрий Богославский. Не думал, что придется защищать белорусский театр… Поэтому делать этого не буду. Насчет раскола, это действительно очень обидно. Театральное сообщество у нас маленькое, но на наших дискуссиях я никогда не видел представителей академических театров. К сожалению, они очень закрыто существуют, и это очень большая проблема. Им тепло в Министерстве культуры, а мне, допустим, тепло здесь, в этом индустриальном здании. Они понимают, что занимаются театром, а я понимаю, что по своим возможностям и годам тоже хочу заниматься театром… Мне очень важно, чтобы спектакли по моим пьесам или мои режиссерские работы попали на ТЕАРТ, а не на Национальную премию. Потому как то, что происходит там, я не понимаю, а то, что происходит здесь, я, к счастью, понимаю. Мы сколько угодно можем говорить о нехватке денег, но мне кажется, что это не такая большая причина для отсутствия каких-то прорывных спектаклей. В белорусском шоу-кейсе с каждым годом все больше альтернативных спектаклей и спектаклей негосударственных театров. И это говорит о том, что, к сожалению, репертуарный театр в Беларуси идет своим путем, так, как он привык двигаться, по тем рельсам, на которых он существует уже много лет.

К счастью, у нас появляются спектакли независимых коллективов, которые востребованы у зрителя. Я не помню, чтобы на альтернативных площадках были пустые залы. К сожалению, этим могут похвастаться только наши большие театры, где я вижу и по 25 человек в зале на 300 мест. Это грустно. Но раз случилась такая ситуация, что мы поделились, пусть каждый идет своим путем. Это нормально. И наши обсуждения тоже показывают: кому-то это важно, кому-то нет. Как говорится, Николая Николаевича пригласили…

Виктория Белякова. Я хотела бы продолжить тему частного и общего. Начали уже говорить и о ситуации раскола, и о том, что мы, по большому счету, все по-отдельности. И я вижу это буквально на примере со «Спичками» в Купаловском театре. Дело даже не в том, что есть раскол между художественным руководством, режиссером и драматургом. А в том, что существует раскол внутри и каждый говорит: «Это не моя война». И действительно получается, что это ничья война. А так дело не делается. Просто каждый должен взять ответственность на себя за то, что он делает, за то, что продвигает, за то, что защищает. Тогда все станет ОК! Потому что говорить об общем, где-то какие-то проблемы, какие-то риторические вопросы – бесполезно. Мы можем говорить только: вот есть человек, который берет на себя ответственность за работу, а вот еще человек, который берет на себя ответственность за другую работу. Когда нет контакта между творческими людьми, к сожалению, разваливается все. Мне кажется, что профессиональное сообщество действительно должно быть сплочено, каким образом, я не знаю. И ответов на поставленные вопросы не знаю. Мы здесь собираемся, наверное, для того, чтобы друг друга увидеть, услышать и знать, что мы хотя бы пытаемся разговаривать друг с другом. Потому что в некоторых случаях даже этого не происходит. Если будет этот контакт, тогда все и случится, все будет развиваться.

Театр – это процесс, а мы все хотим сразу идеальный результат, но такого не бывает. Вначале нужно пройти огромное количество частных проектов, может, удачных, может не очень удачных, но их должно быть много. Это все создаст, в том числе, и зрительскую среду, которая будет театру доверять… По большому счету, все постсоветские страны находятся в очень похожих ситуациях. И все проектные театры преодолевали момент, когда отделялись от государственных. Они уходили от того, что их кто-то должен пустить, разрешить, и делали свое дело. Так возникло новое театральное движение, притягательное, интересное и для зрителя, и для профессионального сообщества. Нужно искать контакты, пытаться и делать свое дело, хотя все это очень сложно, когда нет помощи.

Екатерина Солодуха. Не на пользу нашему проектному театру работают наши антрепризы, которые привозят спектакли из России. Конечно, публика уходит туда. Идут смотреть на российских звезд, несмотря на высокую цену билетов, а на хорошие наши спектакли у зрителей денег уже не остается. С другой стороны, засилье антрепризы у многих отбивает охоту смотреть хоть что-то, наелись. Публика хочет качественных спектаклей, но белорусскому театру не доверяет. По своему проекту HomoCosmos я знаю, что нашим зрителям сейчас действительно не хватает диалога и открытой дискуссии, но мы видим, что зрители активны, если им интересна тема, они готовы приходить и смотреть что-то экспериментальное, новое. И здесь, к сожалению, больше доверия возникает к частным проектам, чем к государственным. Белорусскому театру очень мешает самоцензура. Даже не цензура, всегда можно выжить и доказать, что это имеет право быть. Кстати, у нас в этом году все спектакли были проданы в аншлаг, зритель шел активно, участвовал в дискуссиях и готов приходить еще, готов воспринимать что-то новое. Мне кажется, к новому нам и стоит двигаться.

Татьяна Троянович. Я ставлю спектакли в провинциальном репертуарном театре и в проектном театре. И совершенно четко понимаю: если что-то новое у нас существует, оно существует не благодаря, а вопреки. Необходим достаточно большой энтузиазм тех людей, которые хотят этим заниматься. Вот когда ты живешь театром, когда это твоя судьба, потому что ты иначе не можешь, тогда все сходится. Потому что реальной поддержки, которая могла быть, я не вижу.

У нас есть достаточно большое количество фестивалей: М.аrt.контакт, Белая Вежа, Национальная театральная премия. Скажите, когда хоть один молодой режиссер отмеченный премиями получил хоть какой-то бонус? Ну, какой бонус за НТП – следующая постановка? Нет. Да, наши амбиции потешены, нам приятно, нам хорошо. Но бонус какой? Он отсутствует. И дальше ты опять все начинаешь с нуля. Да, у нас есть зрители, которые хотят и готовы посмотреть что-то новое. Но мы все время живем в такой однопартийной системе. Раньше – вот это было правильное. Теперь – вот это правильное. И всегда существует тренд, в который мы должны попасть. Но на самом деле у нас нет альтернативы, нет выбора. Зрители, как ни парадоксально, приходят в здание театра, они не приходят на конкретного режиссера или драматурга.

У нас нет таких площадок. И попытка создать ее в Центре современных искусств, например, мне не удалась. Я не вижу реального, живого интереса у руководства ЦСИ к тому, чтобы это было. Все заканчивается на энтузиазме Владимира Галака. Есть площадка, которую мы построили, вложили какое-то количество собственных средств. Теперь нам нужно самим продавать билеты, заниматься оборудованием, приносить стулья в зал и при этом получать мизерный процент от билетов, которые сами продаем. И непонятно что такое ЦСИ, и почему перед спектаклем закрываются выставочные залы? Мне кажется, что они в это время должны открываться – тогда это будет совместное культурное пространство. И почему, когда идет спектакль, в соседнем зале происходит ремонт? Я не вижу большого интереса к тому, чтобы это было и не люблю, когда так используют людей, с которыми работаю.

Вот такими маленькими шагами, на энтузиазме, все продвигается дальше, есть энтузиазм – мы двигаемся. И еще хотелось бы дискуссии о том, что хорошо в нашем театре. Мы сами знаем, что не так, а что хорошо? И как точно очертить эти вещи, чтобы нам это в какой-то степени помогало?

Но вот очень настойчиво появляется альтернатива, появляется очень молодое поколение не только драматургов, но и режиссеров, которые работают в разных направлениях. Проблема в том, что все это единичные, разовые проекты. Режиссеру и актерам недостаточно одного или двух показов. Спектакль должен прокатываться, хотя бы год. Но этого года жизни у нас, как правило, нет, потому что нет площадки. И проектный театр распадается без поддержки. В тех условиях, в которых он существует сейчас, если жив, то это уже хорошо.

Андрей Москвин. Проблема театрального сообщества очень актуальная для Беларуси. Отдельный вопрос – потенциал молодых критиков, который не используется. Фиксация театрального процесса в слове, в книге, в тексте является очень значимым элементом. Это то, на что можно сослаться, то, что остается в истории. В последнее время здесь многое происходит, но никак не фиксируется. Сложно найти информацию о спектакле. И это проблема критики каждого спектакля. Критическая деятельность должна быть очень интенсивной и целенаправленной. Мы не можем внедриться в театральный процесс, не можем его ускорить, но мы можем вкладывать свою силу, энергию в эту деятельность. Мне кажется, что слезы здесь сегодня пролились напрасно, обозначенные проблемы можно решить путем консолидации, выработки каких-то документов, платформы. Позиции белорусского театра, белорусской драматургии на данный момент настолько сильные, что вы можете здесь, на месте, делать больше, чем три-четыре года назад. И то, что накоплено через ТЕАРТ, через инициативы тех людей, которые здесь выступали, очень важно сохранить, ибо фундамент, который был создан на протяжении последних нескольких лет, твердый.