Людмила Громыко

В нашу театральную среду Стас Жирков вошел с непринужденной естественностью, так как будто находился в ней всегда. В профессиональном сообществе его, Киевский академический Молодой театр, актеров этого театра полюбили после спектакля «Любовь людей» по пьесе Дмитрия Богославского, представленном на II Молодежном театральном форуме стран Содружества, Балтии и Грузии в Минске несколько лет назад. Чуть позже, уже с театром «Золотые ворота», Стас уверенно прописался на «М.art.контакте», продолжая будоражить и восхищать публику своими новыми работами. Послезавтра в Минске в Республиканском театре белорусской драматургии состоится премьера спектакля «Паляванне на сябе» по мотивам пьесы «Утиная охота» Александра Вампилова – самое ожидаемое событие набирающего обороты сезона. А вчера он ошарашил заявлением в фейсбуке: «Дело в том, что в Минске я поставил не один, а два спектакля». Второй – «ГЕТАМЫ» по мотивам книги Андруся Горвата…

Разговор со Стасом Жирковым  был записан во время «М.art.контакта» в Могилеве.

Мне на самом деле очень интересно, кто вы, Стас Жирков? Что такое Стас Жирков как режиссер, и кто такой Стас Жирков как человек, из которого этот режиссер вырастает?

– На самом деле это очень смешно. Потому что люди, которые меня не знают, но следят за моими спектаклями и за фейсбуком, обычно удивляются, когда начинают общаться со мной «вживую». Я очень веселый, очень жизнерадостный, очень активный человек. В театре мы все время смеемся. Едем куда-либо – и тоже смеемся. Можем, конечно, и поругаться, но только юмор должен быть во всем. На фейсбуке я иногда несколько «хамоватый», но это – образ, некий персонаж, который появляется. И часто защитная реакция. Спектакли – уже какая-то третья история. Для меня спектакль – это возможность поработать со своими страхами. Попытаться понять их. Например, я боюсь темноты, и это тоже видно в спектаклях, в них много полутемных зон.

У меня непростые отношения с отцом, и поэтому для меня пьеса Дмитрия Богославского «Тихий шорох уходящих шагов» была важна как некая терапия. Мой отец жив, все слава Богу, но как-то мы не находим общий язык, и я об этом все время думаю.

Я ни разу в жизни не был на похоронах, так получилось. Хотя многие, когда смотрят мои спектакли, говорят, что у них возникает ощущение, будто я только что вышел с похорон. Вот как-то так все смешивается…

У меня никогда не получается так: беру пьесу и сразу ее ставлю. Пьеса год-полтора находится в каком-то брожении.

Я всегда отталкиваюсь от актеров. Не в том смысле, что они все сами придумывают… Мне важен каждый конкретный человек. Поэтому, если кто-то выпадает из спектакля, очень тяжело бывает его заменить, кого-то ввести. Всегда есть очень много конкретных зацепок и надо начинать репетировать сначала. Потому что другой человек, на него другие рычаги давления и его рычаги другие.

Можно сказать, что у вас прагматический подход к театру, а спектакль есть результат неких физических действий и логических построений?

– Это фифти- фифти. В основном я, конечно, подготовленный прихожу на репетиции. Вот сегодня мы делаем эти две сцены, и я придумываю как это должно быть. Актеры, которые работают со мной впервые, часто пугаются. Им кажется, что это хореография, что их выстраивают, не дают свободы. Но тот, кто работает со мной уже долгое время, понимает: надо перетерпеть этот момент и потом наступит безграничная свобода. В заданном векторе можно будет делать практически все, что хочется. Там нет «стопа», есть только некая конечная точка. Я часто их прошу их: подчиняйте пространство себе, вы диктуете, вы создаете атмосферу, не зритель вам, а вы – зрителю.

Но это ведь только слова, а как можно добиться результата?

– Добиться подчинения пространства? Как у Михаила Чехова – представить, что зрители меня очень любят. Они очень хорошо ко мне относятся, им очень важно увидеть этот спектакль. Я как-то так себе объясняю.

Значит ваши спектакли построены на любви человека к человеку?

– Да, конечно.

А в основе какая театральная система?

– Логика, конечно, психологического театра. Она неизменна. И в спектаклях, которые поставил в Германии, несмотря на всю их техничность, все тоже самое. Ты идешь от исходного события, а потом – задача, сверхзадача и т.д. Я начинаю с того, что есть два мира. В одном мы с вами сидим и разговариваем. Вы смотрите на меня, моя голова – это воздушный шар. Он надувается, и я лечу. Начинаю всегда с этой фразы – про голову и воздушный шар. Это как бы попытка объяснить, что такое «субъектив» и что такое «объектив». Некоторые сцены на этом построены. Мы смотрим, как в кино – субъективной камерой, и это то, что происходит в сознании героя, в его воображении. Актеры уже понимают и спрашивают меня – это субъектив или объектив? Если объектив – это наше, это мы смотрим. Это как бы мы увидели этих людей. Все по-настоящему делаешь, но чуть-чуть больше, чем надо. И зрители тоже нас понимают.

Образы возникают на стыке реального и воображаемого?

– Да.

Так вы мне все секреты раскрыли.

– Но вы же спросили. Можете об этом не писать.

На самом деле слова не имеют никакого значения. В ваших спектаклях самое главное – свобода режиссерского высказывания. Можно знать как сделано, но невозможно повторить. Многие знают как работает прием, добиться ничего не могут.

– В украинской культуре очень много положено на интуицию. И меня, наверное, спасает то, что я не знаю, как правильно.

Просто вы талантливый человек.

– Спасибо, конечно, но я имею ввиду, что нет попытки засунуть все в какие-то рамки. Во время репетиции интуиция иногда срабатывает намного точнее. Возникает живая связь между драматургом, актером и режиссером. Потому что, мне кажется, режиссер демиург ушел уже куда-то давно. И для меня это на самом деле неинтересно. Нет смысла живым взрослым людям рассказывать как им жить и почему. То есть, ты можешь сказать: «Я вижу вот так, а давайте попробуем». И объяснить, почему ты это видишь именно так. Другое дело, что такой подход все-таки требует от актеров большой работы вне театра. Ты должен находиться с ними в одном информационном поле, они должны смотреть и читать примерно то, что ты смотришь и читаешь. У нас есть общая закрытая театральная группа в фейсбуке, и мы туда сбрасываем всю эту информацию. Я пишу: почитайте, посмотрите то-то… В основном это не спектакли, а кино. Мне кажется, что смотреть спектакли на видео достаточно тяжело. На видео ты смотришь некий обрезанный прием, не знаешь, как это работает здесь и сейчас. Все воспринимаешь через камеру, через монтаж и т.д. А как, грубо говоря, герой зашел в дверь, упал и рыдая, а потом смеясь, перешел куда-то не понимаешь…Только схема, прием. У нас режиссеры как раз от этого и страдают. Берут прием, а внутреннюю микросхему не понимают. Но во всем должен быть живой человек со своими проблемами, страхами, режиссер растворяется в актерах, актеры – в режиссере.

Меня и «Золотые ворота» очень изменил опыт работы в Германии. Он дал возможность понять, что контекст всегда важнее, чем текст.

Многие профи роль интуиции в творчестве художника ценят невысоко. Считается, что образование, система, владение ремеслом, стиль – это круто.

– Долгое время мы концентрировались на России, на ее истории. Но мне кажется, что до Станиславского, которого многие линчуют и которым многие до сих пор прикрываются, тоже была жизнь. И после него была жизнь. Опираться только на его систему, по меньшей мере, странно. У меня в вузе был прекрасный мастер, режиссер Национального театра имени Ивана Франко – Петр Иванович Ильченко. Он нам круто объяснил, что такое ремесло. Говорил о простых вещах и заставлял быстро придумывать и исполнять задания этюдным методом. Называет слово, и пока идешь на сцену, нужно придумать и сразу же показать этюд. Он всегда предлагал схему: я говорю громко, а вы говорите тихо; я высокий, а вы низкий; я толстый, а вы худая; я некрасивый, а вы красивая; я старый, вы молодая; я хожу вот так, а ты – вот так. И на этих простых приемах он нам объяснял, что такое темпоритм, что такое драматургический конфликт, и т.д. Во мне до сих пор сидит эта схема. В принципе, по-простому, я могу за неделю «сбацать» спектакль. Это будет ремесло. Но мне неинтересно этим заниматься с актерами. Потому что они садятся на схему и появляется холодность, они играют как бы спектакль. А мне нужно, чтобы там были личные завязки, чтобы в этой сцене он говорил о своей маме, о она о своей сестре. Поэтому важно знать их жизнь. В этом есть момент деликатности, но мне иногда приходится быть неделикатным, подойти, что-то личное сказать. Надавить.

Что для вас значит контекст спектакля и вообще контекст театрального искусства?

– Группа тем, которые находятся вокруг материала. То есть, грубо говоря, это отцы и дети, неразделенная любовь, братья и сестры, уход близкого человека и невозможность справиться с ним… Некое созвездие тем…

И обстоятельств, которые существуют вокруг конкретной пьесы?

– Да, и я могу пользоваться любыми источниками. Если есть фильм на эту тему, то можно оттуда взять цитату. Если есть стих, можно взять его. Это некое использование разных информационных палитр.

А каким образом входит в ваши спектакли входит контекст культурный, политический, социальный?

– Он для меня очень много значит. И все это есть. И тоже от моих учителей. Нам в школе всегда говорили, что театр – это не самое главное в жизни. Важнее – учителя, врачи, медики, шахтеры… Но вот ты приходишь в вуз и тебе говорят, что самое важное в жизни – это театр и нужно все положить на кон. А я еще человек верующий, и для меня театр уже по своей природе несет некий конфликт. Потому что театральная среда всегда атеистически настроена. И мне тяжело смотреть спектакли, которые сделаны вопреки вере. Как-то так оно странно может быть звучит от молодого человека, но тем не менее, это так. Когда люди на сцене в отношении Бога начинают критически высказываться, мне кажется это глупо выглядит.

Сцена – не трибуна?

– Нет, сцена – трибуна, но для того, чтобы иметь право так высказываться, ты должен учиться в духовной семинарии. Вот тогда это высказывание для меня может быть интересно. Потому что в основном все высказывания сводится к одному предложению: «Церковь – это политика». Точка. «А почему они разъезжают на таких мерседесах?» Точка. Но ты же в церковь не к ним идешь, ты идешь, чтобы общаться с Богом. Это твой путь. А они за свои грехи расплатятся.

Что кажется наиболее интересным в белорусском театре?

– Вообще, конечно, белорусский театр кукол – как явление. Театр кукол, предмета, фигур мне сейчас очень интересен. В ближайшем будущем мечтаю сделать полифонический спектакль, где бы объединились драматический театр и театр предмета.

Но мне казалось, что самое интересное для вас на сцене – исследование человека.

– А это ничего не отменяет, наоборот, добавляет. Потому что в таком спектакле все могут сыграть всех. Мы одинаковые на самом деле. Мы все можем родить, пожалеть, убить. Мы все: от ангела – до дьявола. Просто забываем об этом. И самое главное вытащить эту штуку на сцену. Театр предмета и кукол тем хорош, что один человек может в себе найти и сыграть сразу десятерых. И сделать это через попытку понять: почему?

Главные, существующие для вас нравственные пороги?

– Это вера, на самом деле. Десять заповедей. Грех или не грех. Потому что настоящая вера не дает серого цвета, она дает белый или черный, а это в театре важно. Хороший поступок или плохой? Ты разбираешь пьесу таким образом, а потом открываешь то, что человек хочет скрыть. И делаешь это серым или даже выбеливаешь чуть-чуть. Но основа – черное и белое.

Что вас более всего притягивает в человеке и что отталкивает в нем?

– Притягивает? Некая способность сострадать, помогать, любить. А пугает… То, что человек, в которого ты поверил, может неожиданно развернуться на 180 градусов. Человек может быстро принимать решения. Но плохо, когда это решение принимается спиной к тебе. Это скорее вообще о театральной жизни. Например, когда актер, для которого выстраиваешь некую жизнь в театре, внезапно уходит. Мне бывает очень больно, потому что я привязываюсь к людям, живу с людьми, при том, что мне одному или с семьей лучше всего.

Мы же, по сути, за три года сделали «Золотые ворота». Из убыточного театра стали одним из самых успешных в Киеве. Получили статус академического, постоянно собираем аншлаги, гастролируем. Я недавно стал заслуженным артистом Украины. И это вызывает нападки от людей: как так может быть? Все случилось в очень сжатые сроки и многие думают: «Что-то там нечисто, рановато…» Но люди просто не знают как мы работаем и сколько мы работаем. «Золотые ворота», кстати, единственный театр в Украине с горизонтальной системой власти. Когда человек не просто отвечает за определенный отдел, он им по-настоящему руководит. Никто никого не контролирует. И многие не понимают: как это может быть? В театрах в основном вертикальная система власти, а тут попытка горизонтали. Можно сказать, немецкая модель, которую я где-то подсмотрел. Ты берешь человека, которому доверяешь, который умеет делать то, что не умеешь ты.

Театр для вас – навсегда?

– Всегда говорю, что нет. Я случайно попал в театр и также случайно уйду.

Если совсем честно, не хочу, чтобы навсегда. Примеры умирающих в своих кабинетах худруков, которых из театра выносят вперед ногами, меня как-то не прельщают. Я не понимаю, когда успешный театр за два-три года разрушается, когда уходят актеры… Это так грустно. Смена поколений и нежелание подготовить себе преемника – большая театральная проблема. И я бы хотел далее возглавить какой-то другой театр или получить большое помещение здесь. Поставить спектакли в разных странах и в какой-то момент, возможно, остановиться. Уйти в кино или заняться менеджментом. Пока не знаю. Я не ставлю то, что меня не интересует. Может быть в этом тоже проблема и в какой-то момент закончатся темы для мыслей. Но я очень люблю свою семью и думаю, что настанет момент, когда я смогу уделить им 100% своего времени.

Стас Жирков. В 2008 окончил Киевский национальный университет культуры и искусств (мастерская П. Ильченко). В этом же году вместе с Ксенией Ромашенко основали независимый театр «Открытый взгляд». В 2011 Жирков стал лауреатом профессиональной театральной премии «Киевская Пектораль» в номинации «За лучший режиссерский дебют». С 2014 – директор-художественный руководитель Киевского театра «Золотые ворота».
Режиссер спектаклей: «Гуппи» В. Сигарева, «Наташина мечта» Я. Пулинович, «Самый легкий способ бросить курить» М. Дурненкова, «Любовь людей» Д. Богославского, «Сталкеры», «Слава героям» П. Арье.
Спектакли Стаса Жиркова представляли Украину на фестивалях в Мюнхене, Гайдельберге, Магдебурге (Германия), Гданьске (Польша), Минске, Могилеве (Беларусь).
С 2016 возглавляет направление молодежной политики Национального союза театральных деятелей Украины, как куратор проводит режиссерско-актерские лаборатории и семинары.
Лауреат профессиональных театральных премий, всеукраинских и международных фестивалей.

Фотографии из архива Стаса Жиркова.