Татьяна Орлова

«Когда мы, мертвые, пробуждаемся» Генрика Ибсена
Режиссер, художник по свету Саулюс Варнас
Художник Татьяна Соколовская
Гродненский областной драматический театр

Хороший и плохой спектакль. У зрителя и критика могут быть разные оценки. Когда они совпадают – это счастье для театра. Значит, есть движение, есть перспектива чего-то нового.

Театр Саулюса Варнаса, режиссера литовской школы, который пять сезонов посвятил Могилевскому областному театру, сейчас выдал премьеру в Гродно. Его пригласил директор Игорь Гедич и ничуть не смутился тем, что Варнас будет ставить своего любимого Генрика Ибсена, пьесу не кассовую, требующую активной работы мысли от исполнителей и публики. Зато именно от этого режиссера всегда можно ожидать зрелищности и красоты, новых актерских красок и непременной загадочности.

Гродненский областной театр выпустил спектакль «Когда мы, мертвые, пробуждаемся». Последняя пьеса норвежского драматурга очень редко игралась в России. И никогда в Беларуси. Ибсен вообще классик не слишком популярный у нас, хотя и вошел в энциклопедии как яркий представитель реалистического искусства в западноевропейской драматургии. Но был ли он таковым на самом деле? Это вопрос. Лучшие умы России ХХ века увлекались философско-символической насыщенностью его текстов, считали мистиком, анархистом, эстетом и не очень четко представляли, как все это может звучать на сцене. В свою очередь и сам Ибсен очень интересовался Россией и даже писал: «Россия – одна из немногих стран на земле, где люди еще любят свободу и приносят ей жертвы». Хочется остановиться на этом высказывании, потому что, на наш взгляд, во всех постановках Саулюса Варнаса по Ибсену главной становится эта мысль – свобода личности и индивидуальный бунт. Особенно остро и своеобразно это проявилось в спектакле Могилевского театра «Женщина моря». А для своей новой работы в Гродно Варнас придумал жанр – метафизика любви. Какой же Ибсен реалист, если он мистик, анархист и теперь еще и метафизик?

Кстати, философы и театроведы не слишком любят метафизику в искусстве театра, отказывая ей в актуальности и современности. Варнас сверхчувственное (метафизическое) очень уважает, потому что верит в возможность проникновения в тайну вечной жизни. Вот и в этой пьесе «Когда мы, мертвые, пробуждаемся» заложена надежда прикоснуться к бесконечному. К тому же все, что связано с любовью, долгой и вечной, всегда актуально. Представитель великой школы литовской режиссуры, восходящей к Эймунтасу Някрошюсу, Варнас идет своим путем – не метафорическим, а метафизическим, чем вызывает непонимание у части публики и даже у критиков. Он делает ставку на мистические мотивы и интеллектуальные насыщенные подтексты. Иногда герои его спектаклей похожи на персонажей фрик-шоу, но всегда не очень похожи на обыкновенных людей.

Варнас, как и Някрошюс, созерцатель, философ и природный человек. На этом сходство заканчивается. Варнас выработал свою эстетическую систему, которая, увы, не вписывается в привычные схемы. Иногда кажется, что он повторяется, но это не так. Это его режиссерский стиль. Данное обстоятельство делает судьбу режиссера и счастливой, и несправедливо драматичной. Чаще всего его зрители не умеют считывать художественные и символы, и знаки. На премьере в Гродно этого не произошло. Видимо, публика западного города лучше подготовлена к восприятию сложного искусства. Она понимает, что любой рассказ о конкретной боли и любви питается кровью чьего-то сердца. Любое произведение без боли не может рассчитывать на завтрашний интерес к себе. Вторжение в неизведанное сопровождается у режиссера глубокой внутренней продуманностью, выверенностью, гармоничностью и ясностью. Спектакль сочинился и потребовал своей пространственной материализации. Замысел спектакля не сочинен поверх текста автора, как это часто происходит в модных современных театральных работах. Варнас не боится оказаться старомодным. Он внимательно изучил пьесу, отлично знает скандинавскую жизнь и менталитет этих людей. Все-таки Балтика – особый мир. Да разве могут оказаться старомодными или лишенными сопереживания зрителей, во-первых, история любви, во-вторых, судьба творческого человека. Потерянная любовь остановила творчество преуспевающего скульптора. Ушла его муза и унесла вдохновение мастера. Деньги есть, и немалые, но жизнь остановилась.

Для многих гродненских актеров спектакль был изучением другой, непривычной эстетики. Режиссер сложил спектакль с неожиданными психологическими и пластическими ходами. Движения, взгляды, интонация вырастают до символов, поднимаясь от конкретного сюжета ко всему творчеству Ибсена. Чтобы достичь такой продуманности, надо любить автора. Варнас начинает с понятного всем человеческого конфликта – он, она и третья – потом все это уходит в Космос.

К тому же перед актерами были поставлены трудные пластические задачи – ходьба на ходулях, езда на роликах, хождение по узкой доске над пропастью. Вот и здесь, в Гродно, вполне современная девушка фру Майя, возлюбленная профессора Рубека, проделывает такие прыжки, катание по авансцене и монологи с высоты ходулей, которые свидетельствуют о незаурядной физической подготовке актрисы Марии Бутримович. В паре с нею заслуженный артист Александр Шелкоплясов не может отставать и очень убедительно выполняет сложные режиссерские задачи. При всем том Бутримович и Шелкоплясов беспрерывно ведут сложный трагический диалог.

 

Одно яркое своеволие позволил себе режиссер. Он придумал несуществующий в пьесе персонаж – Медведя, который не уходит со сцены весь спектакль и не имеет слов. Актер Николай Вилимович блестяще работает в белоснежной шкуре, проецируя человеческие страсти на медвежьи. Медвежья голова выразительная, как человеческая. Медведь как тень сопровождает героев, помогает им, подсказывает, трепетно баюкает шкуру убитой медведицы.

Варнас постоянно предлагает в своей режиссуре языческие символы. Он их любит всегда. Огонь, вода, камень, ветер. Мы уйдем из этого мира, а огонь, вода, камень, ветер останутся. То вечное, что предлагает зрителю театр. Метафизику любви. Вечное существует рядом с обыкновенным.

В гродненском спектакле Варнас впервые работал со сценографом Татьяной Соколовской. Она прекрасно поняла и осуществила режиссерский замысел, не пытаясь поразить воображение техническими совершенствами, да и где их обнаружишь в наших сегодняшних обедневших областных театрах! Все сделано по точному выражению театроведа Алексея Бартошевича: «Без театрального жира». С прозрачностью, таинственностью и легким дыханием горного воздуха, белизной вечных снегов, которые превратятся в снежную лавину, и она накроет героев.

Этот драматический эпилог не оставляет ощущения безысходности. Одна пара должна уйти в Вечность. Вторая пара спаслась. На авансцене появляется маленький мальчик. Он тянет за веревочку белоснежный парусник. Потом появляется златокудрая девочка. Их взгляды встретились. Каждый пошел своей дорогой. Потом они обернулись. Им продолжать жизнь…

Фотографии Руслана Хилимончика.